В Алма-Ату приехали погостить с Украины моя тётя Таня с сестрой Ленкой, такое случалось крайне редко, а меня снова гнали в командировку в Экибастуз. Поручив двоюродную сестрёнку Ларину с Кичигиным, я поехал. И ладно, если бы по делу – Айсаров привёз нас туда, а работы не было. Не вывели оборудование в ремонт, и пришлось сидеть и ждать с моря погоды. Которой, впрочем, потом так и не дождались. Злой на Ришата, я уехал на два дня в Нуринск к Белкотам.
На лето отменили 625-й Павлодар-Караганда, по его графику пошёл, чередуясь днями с «Новокузнецком-Карагандой», украинский состав Павлодар-Киев. Уехать на Караганду получалось не в каждый день, и в эту пятницу как раз прямого поезда-то и не оказалось. Ну что ж, вечером я сел в киевский до Целинограда. Билеты были в плацкарт, отбронированный по Целинограду – там садились полностью на все 54 полки с номерами мест в билетах. Украинский проводник, похоже, подозревал в каждом садящемся «попрошаек», которые будут уламывать его разрешить им ехать на третьих полках куда-нибудь дальше, потому что билетов в тот же Киев уже минимум за месяц не было. Он, собрав билеты, отказался давать нам бельё, проорал, чтобы никто из нас не рассчитывал остаться в его вагоне дальше Целинограда, и заперся на ключ в служебке.
Нас набралось человек шесть или семь – все тоже ехали в сторону Караганды. Постелили матрасы и улеглись. Долго не темнело, но немного поспать всё же чуть-чуть удалось, хотя подлюка-хохол поднял нас аж в Еркеншилике и целых полтора часа бдил, чтобы никто «на дурнячка» не завалился обратно спать...
В Целинограде огромная толпа ринулась штурмовать вагон так рьяно, что мы еле-еле выбрались на перрон. Почти все, ехавшие со мной, вскоре ссосались у кассы, которая любезно предлагала места до Караганды на 112-й скорый из Москвы, шедший двумя часами позже. Взяв билет, я пошёл по вокзалу и вскоре набрёл на полутёмный буфет, в котором оказался обычный в советские времена чуть тёплый разливной бочковой кофе с молоком.
Я взял пару стаканов этого пойла, варёные яйца, и только устроился за столиком, как в расположенный рядом зал ожидания вдруг влетели две банды местных ухарей. Между ними началась драка, которая вскоре перетекла в буфет. Продавщица, успев прихватить одной рукой коробку с деньгами, крикнула мне, чтобы я ей помог: мы вместе впряглись в огромную алюминиевую кастрюлю с этим самым разливным кофе и забежали в подсобку в тот момент, когда кого-то из ухарей уже со звоном укладывали в стеклянную витрину.
Наряд ментов, больше десятка человек, появился на удивление быстро. Они успели повязать почти всех, и запихивали на привокзальной площади в «бобоны». А буфетчица налила мне ещё стаканчик из спасённой кастрюли и выпустила через служебный вход.
На всём перроне оказался один-единственный мужичок с загипсованной по колено ногой. Он маялся на лавочке в ожидании поезда, рядом стояла чуть начатая бутылка водки. Разумеется, он тут же позвал меня в компанию. Вскоре выяснилось, что он тоже алмаатинец, тоже работает в Экибастузе, на каких-то монтажных работах упал с лесов, сломал ногу и теперь едет домой лечиться. Я успел помочь ему допить этот пузырь, потом пришёл мой поезд. Мужику оставалось сидеть на перроне ещё полтора часа, а я поехал.
Утром в Нуринске Юрка придумал такую забаву: через дорогу от дома офицерского состава была заросшая по краям камышом лужа размером где-то сто на пятьдесят метров. Оказалось, что в ней во множестве водятся крохотные такие карасики, чуть больше аквариумных. И мы пошли ловить эту рыбу! Белкот нашёл две удочки, мы взяли хлеба и встали в камышах недалеко друг от друга. До обеда наловили ведро этой «мойвы» и принесли домой. При этом, конечно, нахохотались до боли в животах. Потом Юрка долго мучился, но часа за полтора-два всё же перечистил всю рыбу и пожарил её. Я даже не стал пробовать этих карасиков – не любитель, а он щёлкал их под водочку, как семечки.
Вечером следующего дня у меня в обратную дорогу образовался попутчик. Тот самый майор-учётчик, которого я «возил» в командировку в Балхаш, ехал по делам в Ерментау на этом же поезде. Но у меня-то обратный билет был только общий, поэтому Белкот с Майоровым привезли меня сначала в Нуринск, где знакомая им кассирша нашла мне плацкартное место (а поезд к тому времени уже вышел из Караганды в нашу сторону), а потом в Актау, где была ближайшая к нам остановка этого поезда. Мы с Владимиром Юрьичем хоть и сели в разные вагоны, но сразу же после отправления я пришёл к нему на бутылочку самогонки, раздобытую им где-то в дорогу вместо водки. До Целинограда мы её лихо прибрали и пошли спать. Уж и не знаю, как выходил ночью Юрьич, но я припёрся обратно в «Голубые Дали» с абсолютно квадратной башкой...
А за месяц до этого, когда наоборот, в пятницу вечером новокузнецкий шёл туда, а в воскресенье не было павлодарского обратно, пришлось мне из Караганды садиться до Экибастуза в автобус. И всё бы ничего, если бы не моя соседка...
Я забрался в салон одним из первых и смотрел в окошко. Вскоре появилась импозантная девочка в миниюбчонке, лет шеснадцати, не больше, и, размахивая билетиком, потребовала себе место у окна. Я посмотрел её билет: «Извините, барышня, у Вас 14-е, а у меня 13-е – в автобусах «Икарус» номера мест у окон нечётные!» Миниюбчонка подняла хай на весь салон, но прибежал один из водителей и подтвердил ей то же самое. Она проворчала себе под нос что-то невразумительное, но уселась, где сказали.
Поехали... Жара стояла за тридцать, и мужики с соседних кресел открыли верхний люк. И, едва появился спасительный ветерок, как моя соседка тут же развопилась, что ей дует, и закрыла люк обратно. В течение следующих пятнадцати минут несчастный люк то открывался, то закрывался раз десять – на моё счастье победили мужики с соседнего ряда. Вскоре барышня уснула...
В Молодёжном стояли долго – водители не отправлялись раньше своего, каким чудаком так придуманного расписания. Мне очень хотелось выйти и покурить, но я не решился будить миниюбчонку, чтобы снова не поднялся вой. Автобус побежал себе дальше, пару раз остановился у поворотов в какие-то посёлки, потом водилы бросили руль где-то прямо посреди Великой Казахской Степи и объявили перекур. Умотанный жарою народ потянулся к выходу. Не выдержал, и стал выбираться и я – естественно, барышня была разбужена и тут же начала возмущённо вопить...
В следующий раз она проснулась, когда автобус свернул с большой трассы к Экибастузу. Видать, попусту вопить ей уже надоело – девочка начала задавать вполне осмысленные вопросы: что здесь за город, что вон там, за окошком, такое красненькое белеется, ну и так далее. За пятнадцать минут рассказал ей всё, что знал о городе (а кое-что знал, ибо в рамках институтских отчётов о производственной практике приходилось писать рефераты на всякие темы – среди них попадались и об истории Экибастуза). И тут, наконец, наш красный «Икарус» перебрался через оба привокзальных моста, и заехал на автовокзал.
Я уже вышел из автобуса и завернул за угол здания, как меня догнала миниюбчонка: она вообще-то ехала дальше, в Павлодар, но автобус встал и здесь почти на час! Барышня вцепилась в меня мёртвой хваткой и потребовала немедленно показать ей, где здесь продаётся сок или лимонад. На моё счастье, ОРСовский продуктовый через дорогу ещё работал, я отвёл её туда чуть ли не за ручку, и только тогда смог, наконец, отвязаться от этой подруги...
Впрочем, все эти миниюбчонки – это так, досадные дорожные мелочи... Случалось похлеще! Осенью того же года возвращаюсь из очередного нуринского уикэнда в Экибастуз на поезде. Сели и едем себе спокойненько. Вагон загружен на все сто, уже темно, почти весь народ спит... И вдруг! В Вишнёвке толпа местных, человек десять минимум, начала молотить по вагону. Подозреваю так, что они разъезжались с какой-то свадьбы, ибо были уж больно «весёлые». Проводница вышла и сказала, что у неё вагон купейный и свободных мест нет. И тогда эта разъярённая аульная толпа начала швырять чем попало в окна! На наше счастье, поезд быстро отправился...
Ночью было минус пять. Соседка по купе везла совсем маленького ребёночка – его завернули во все четыре одеяла, которые у нас были. Сами оделись во все куртки, но спать от холода не смогли. А что же вы хотите: у нас полностью разбили восемь из девяти окон в проходе, и три окна в разных купе. Тех, у кого разбились окна в самих купе, бригадир расселил по другим вагонам, а нас оставили так! Ну я-то ладно, к утру доехал, а вот как эти бедолаги шлёпали дальше?!!
Примерно через полгода после этих разбитых окон, ранней весной, мне, вдруг оказавшемуся в этом Экибасе вообще в гордом одиночестве, вдруг захотелось прокатиться в Нуринск... на самолётике! Ежедневно рано-рано утром проходил «почтово-газетный» Ан-24, крутившийся по кольцевому маршруту Целиноград-Павлодар-Караганда-Целиноград. Весь смысл этого рейса был в том, чтобы успеть развезти к утру тираж центральных газет, печатавшийся на все три этих области в типографии целиноградского обкома. На самолётик даже продавали сколько-то билетов и простым пассажирам...
«Богатырская» авиакасса Экибастуза нашла мне одно место на субботний «газетный» рейс. Предстояло появиться в аэропорту Павлодара под утро, но с этим особых проблем в советские времена не было: ежедневно в час ночи из Экибастуза уходил автобус не просто в Павлодар, а в Аэропорт Павлодар. Рейс этот редко бывал незагруженным, вдобавок не менее половины его пассажиров ехало именно в аэропорт. Но надо же было такому случиться, что когда мы к четырём утра приехали на павлодарский автовокзал, абсолютно весь народ вышел, и в аэропорт остался я один!!!
Водила скривил такую рожу, будто у него разболелись все зубы сразу:
– Из-за Вас одного в порт ехать?!!
– Ну не езжайте, только я тогда скажу об этом диспетчеру автовокзала. Или оплатите мне такси до аэропорта?
На моё счастье автобус был не экибастузский, а павлодарский – воевать с родным автовокзальским начальством в планы шофёра явно не входило, и он, будто бы делая мне самое величайшее одолжение в жизни, протянул:
– Ну ладно... Поедем...
Длинный «ЛАЗ», называвшийся на жаргоне шоферов «МУ-2», уютно ноя двигателем, выбрался на Кутузова. С обеих сторон этой широченной улицы стояли длинные многоэтажки, но в квартирах нигде ни одно окошко не горело, лишь слабенько мерцали вертикальные пунктирные строчки подъездов...
«Я был вчера в огромном городе,
Где совершенно нет людей...»
Автобус останавливался на светофорах, но ни одной встречной машины или какого-нибудь пешехода так и не попалось! Я сидел где-то в самой середине салона и продолжал смотреть в окне это фантастическое кино...
«И иногда казалось мне, что город жив,
И что вокруг – мильён людей...»
Интересно, а сам многоуважаемый господин Макаревич хоть раз в такую ситуацию попадал?
«И вскоре я покинул город,
И город сразу опустел...»
Автобус заложил крутой вираж на кольцевой развязке при повороте с семипалатинской трассы в аэропорт. Ещё минут десять, и мы подъехали к аэровокзалу. Я выскочил, а обрадованный водила, даже успев прихватить каких-то «левых» пассажиров с ночного «Ту-134» Томск-Фрунзе, резво умчался обратно в Павлодар.
Накопитель, чуть не захлебнувшись, всё же всосал в себя пассажиров московского рейса, следом за ними туда позвали и нас. На весь «газетный» рейс нас набралось человек пятнадцать. Мы быстро расселись по стоявшему сразу у здания аэропорта целиноградскому Ан-24, завертелись винты, самолётик, весь передний отсек которого был доверху нагружен макулатурой, бодренько проскочил на полосу и моментально взлетел.
Минут через пятнадцать в моём окошке показался встречавший вместе с нами первые солнечные лучи Экибастуз. Стюардесса принесла по стаканчику минералки и исчезла. Ещё примерно через час мы плюхнулись на полосу недостроенной карагандинской «Сары-Арки», такую огромную, что, наверное, легко смогли бы приземлиться и поперёк неё. Возле полудостроенного здания аэропорта стояла парочка «взрослых» самолётов, наш встал чуть поодаль от них и, пока мы выходили, у переднего грузового люка уже притёрся «ГАЗ-53» с почтовой будкой, куда перекидывали толстенные пачки свежих газет.
«Правды» нет, «Советская Россия» уже продана, остался только «Труд» за три копейки!» – говорили тогда острословы...
У входа в служебное здание аэропорта стояло несколько автобусов-«подкидышей» до старого аэропорта, но одним из них вдруг оказался не «подкидыш», а жёлтенький «Икарус» очень редкого девяносто-какого-то маршрута, шедший прямо на вокзал. Я запрыгнул в него.
Электрички в сторону Нуринска уже все ушли, однако у перрона карагандинского автовокзала стоял готовый к отправлению обычный городской «ЛАЗ», шедший рейсом на Покорное. Мне достался самый последний билет и самое первое место в автобусе, сразу у передней двери. Водила, проскочив старый аэропорт, погонялся наперегонки с трамвайчиками, которые ещё ходили тогда по Майкудуку, и выскочил на павлодарскую трассу. Примерно через час наш автобус проехал мимо Куучека, но на первомайскую развилку не свернул, проскочив по трассе чуть дальше, до совхоза «Туздинский». Попетляв по его улицам и высадив нескольких человек, наш водила вернулся обратно на нуринскую трассу.
Ещё через пятнадцать минут я вышел на станции Нуринская, а автобус пошлёпал дальше, в сторону цемзавода. Новый командир моей бывшей воинской части, появившийся совсем недавно вместо перевёдшегося куда-то на Урал подполковника Брюшкова, меня не знал, да и водила у него был теперь из каких-то совсем молодых пацанов – «командирский» УАЗик проскочил мимо меня на всех парах. Зато в шедшем следом «школьном» автобусе немало людей меня ещё прекрасно помнило – до Юрки Белкота, встречавшего меня непременной бутылочкой, довезли мигом...
Больше на уик-энды в Нуринск я на самолётиках не летал...
