В августе 1994 года мне снова понадобилось в Кустанай. С билетами на самолёт была какая-то очередная проблема, вызванная хроническим отсутствием топлива. Я пришёл в железнодорожные кассы возле Алма-Аты 2.
Перед всеми окошками толпилось человек по тридцать – в самом начале 1994 года во всех алма-атинских кассах поставили, наконец-то, компьютеры системы «Экспресс-2», но, как только наступила наша обычная июльская жара, железнодорожная «Сирена» напрочь отказалась работать, и кассирши снова стали выписывать билетики вручную.
«Один купейный до Кустаная!» – девчонка-кассир подозрительно долго возилась с компостером и ножницами, потом потребовала с меня 180 тенге. Купейный стоил, вроде бы, уже 350, и я сразу же посмотрел в билет: ну так и есть – плацкарт! Я швырнул этот билет ей обратно: «Я же просил купейный!»
«Купейных нету!» – и кассирша самым ехидным своим голоском спросила: «Может быть, поедете в «люксе» за 540 тенге?» Самолёт стоил гораздо больше: «Поеду, а что?!!» Повозившись снова с компостером и ножницами, барышня выписала мне другой билет...
Доставшийся мне вагон назывался «RIC». Он был заметно поуже обычных купейных вагонов, с круглой, как у цистерн, крышей, и надписями в длинный ряд между ней и окнами (потом, после капитальных ремонтов эти надписи исчезли): «SHLAFWAGEN – СПАЛЬНЫЙ ВАГОН – VOITURE LITS – CARROZZA CON LETTI». Двери купе не отодвигались в сторону, а открывались в и без того узенький проход, с одной стороны купе размещалось две полки (с завода в таких вагонах их было три, с возможностью убрать среднюю по высоте полку, превращая её в спинку для нижней полки), а с другой стороны было откидное сиденье и столик, под крышкой которого оказался ещё и умывальник.
Моей соседкой оказалась импозантная барышня лет 25-ти, и я решил для начала настроить музыку. У меня с собой был портативный тайваньский магнитофончик и несколько кассет. Но в розетке над столиком этих самых 220-ти вольт не оказалось, и я пошёл к проводницам. Экипаж нашего вагона составляли две тётеньки внушительных размеров – Лёлька и Ольга. Обеим было где-то под сорок. Вместе с Лёлькой ехала и её дочка – молоденькая и нахальная девчонка под два метра ростом. Её взяли с собою в рейс, чтобы показать Ленинград, и барышня ходила по вагону, постоянно пригибаясь...
Проводницы сначала наотрез отказались включать со своего «служебного» пульта ток в розетки, и я с ними поцапался. Но потом мне всё же пришлось достать припасённую бутылку водки по 0,7 и «загреть» этих тётенек. Электричество моментально появилось, музыка заиграла, и теперь можно было спокойно продолжать знакомство со своей попутчицей.
Барышня оказалась замужем, с двумя дочками, но разочаровало меня в ней то, что она оказалась «гербалайфщицей» – этих я особенно не любил. Но что же делать – show must go on! – через час или полтора после нашего отправления я позвал Лёльку и предложил сообща накрыть столик в нашем купе – хай бы она только пузырь назад принесла, другого-то у меня не было! «Х...в, как дров, – сказала Лёля, – я уже отдала твой пузырь на «дойку» для бригадира поезда!!!» Я, конечно же на неё обиделся, кое-как дождался станции Чу, где всё-таки нашёл бутылку не левого «Шампанского» и угостил свою соседку...
Проснулся я часам к одиннадцати утра, где-то возле Моинтов. Моя соседка и не думала просыпаться в такую рань, поэтому я тихонько выбрался в проход. У своей служебки скучала стоявшая «на вахте» Лёлька, больше никого не было видно. Я нырнул обратно в купе, достал несколько пакетиков «Коффемикса» – три в одном», и подошёл к ней:
– Кофе будешь?
– Буду.
– Тогда посидим в вашей «служебке», а то у меня там мадам изволит спать...
Мы устроили кофепитие часа на два, к концу которых уже стали лучшими друзьями, чему немало удивились поднявшиеся ближе к Караганде Ольга, Лёлькина дочка и моя соседка. На карагандинском вокзале я довольно быстро нашёл киоск, торговавший всяким пойлом, и взял три бутылки сухого вина. Барышни сообща накрыли столик в нашем купе, и мы сели отмечать наше с таким трудом состоявшееся знакомство. Отмечали до Целинограда, а там уже сами проводницы сделали «алаверды» в виде двух бутылок «Шампанского». Засиделись за разговорами за полночь, а рано утром приехали в Кустанай, где тепло друг с другом попрощались...
Нашим алма-атинским директорам стало к тому времени мало одних огнеупоров, и они поставили в соседнем пакгаузе кустанайского участка оборудование по выжимке растительного масла. Главный татарин под неусыпным и бдительным оком специально откомандированного из Алма-Аты Андрюхи Калистратова выжимал зеленовастенькое масло из семян рапса и сливал его в двухсотлитровые бочки.
Я опять должен был ехать с нашим огнеупорным мертелем на футеровку, о которой Наиль договорился на каком-то литейно-кузнечном цехе в Рудном, но выяснилось, что эти работы откладываются. На следующий день мы всей толпой поехали на рыбалку, после чего Калистратов, как заместитель директора, велел мне уже не ждать этой футеровки и возвращаться в Алма-Ату.
Прошло четыре дня, и в этот вечер проходил обратно тот самый поезд, на котором я туда приехал. У меня оставалось 700 последних тенге, в кассы я не пошёл – дело без «блата» бесполезное! – и просто появился вечером к приходу этого поезда на перроне. Андрюха пошёл меня провожать. Когда состав остановился, дверь вагона открыла Лёлька и обняла меня, как родного! Я отдал ей все свои оставшиеся деньги и объяснил, что мне нужно обратно. «Какой базар, – сказала она, – половина мест свободна!» Я попрощался с Калистратовым и влез в вагон.
Ольга и Лёлькина дочка мне стали тут же рассказывать, как они ездили в Питер, и что они там купили. На свет появилась куча новых шмоток, но самой главной покупкой был огромная иностранная магнитола, которую Лёлька купила своей дочке. Аппарат орал на весь вагон любимейшую Лёлькину песню «Запомни меня молодой и красивой...» в исполнении Танечки Овсиенко и всем было весело.
Две бутылки водки взяли прямо на кустанайском вокзале, и не успели ещё прибрать первую из них, как пульт в «служебке» разразился таким звоном, что не стало слышно всего остального – сработала сигнализация перегрева букс! На наше счастье поезд буквально через несколько минут остановился в Железорудной. Обе проводницы и я выскочили сразу в обе стороны, и побежали щупать все буксы, но они оказались чуть тёплые! По ходу заметили невдалеке тётку-вагонницу в оранжевом жилете с молотком, и попросили срочно простучать нам все колёса. Тётенька махом оббежала наш вагон и тоже сказала, что всё в порядке. Тогда Лёлька вызвала из штабного вагона электромеханика и попросила отключить проклятый звонок. Минут через пятнадцать наконец-то стало тихо.
В Тоболе стояли долго. Лёлька с Ольгой занялись какими-то своими делами, а я скучал у открытой двери вагона. Тут подошёл местный ментяра-линейщик:
– Ты проводник?
– Нет.
– Позови проводника!
Я нырнул обратно в вагон, и первой мне попалась Ольга. Она выскочила в тамбур, и тут произошло нечто совсем непонятное: ментяра начал крыть её матом за то, что у неё пассажиры вместо проводников у дверей стоят. Оля чуть не расплакалась, а я наорал на линейщика, что как это он себе позволяет так обращаться с женщинами?!! Мент начал вопить, что сейчас снимет меня с поезда и закроет, но на шум выскочила Лёлька. Быстро поняв, в чём дело, она покрыла его такими матюками, каких я не слышал даже от своего бывшего командира воинской части Игоря Егоровича Брюшкова! Наш поезд тем временем тронулся, а ментяра так и остался стоять на перроне с разинутым ртом...
Вдрызг расстроенную Ольгу отпоили водочкой, а затем под аккомпанемент купленного в Ленинграде магнитофона даже умудрились устроить танцы прямо в узеньком проходике «Рица» – кто бы мог подумать, что там хватит места и на это?!! В таком веселье прошла ночь, потом ещё почти весь день, и к вечеру мы подъехали к Караганде.
На перроне к нам подошли два молоденьких милиционера-«линейщика», и попросились (естественно, за бесплатно) до Чу. Один из них был с какой-то девицей, Ольга открыла им свободное купе, ментята-лейтенантики тут же принесли пару бутылок водки и сели что-то отмечать...
Поезд шёл себе дальше. Лёлькина дочка тарахтела в соседнем купейном с двумя студентами из Польши, поехавшими «дикими» туристами на экскурсию почти по всему Казахстану, и дальше, в Китай. Полякам сильно хотелось посмотреть на озеро Балхаш, оно должно было быть в третьем часу ночи, и барышня не давала им уснуть. Почти стемнело, проводники по очереди потянулись с рапортами к бригадиру. Ушли и Лёлька с Ольгой, а вместо них пришла проводница штабного вагона, и мы сидели с ней в «служебке», попивая чаёк. В этот момент с другой стороны вагона послышался какой-то шум.
Проводница, немолодая уже женщина, выглянула в проход, и тут же в ужасе отпрянула обратно – мимо нас с огромной скоростью пронёсся мужик из самого последнего купе, затем один из севших в Караганде ментов. Я выскочил в проход – второй ментёнок, абсолютно пьяный, нёсся прямо на меня с пистолетом в вытянутой руке. Дуло «Макарова» воткнулось мне в пузо – я успел заметить, что пистолет уже не на предохранителе.
Спокойно отведя от себя руку со «стволом», я наехал на ментёнка – чего это он мне пассажиров пугает?!! Приняв меня за кадрового проводника, он вдруг начал плакаться мне в жилетку, что второй мент как-то не так обозвал его девку, ну и так далее! Я заставил его спрятать пистолет, открыл им другое свободное купе, они перешли со своей подругой туда, и я закрыл их на ключ. Вскоре вернулся второй мент, того я отправил в его купе и тоже закрыл. Потом нашёл и мужика с девятого купе, как смог – успокоил его, и тоже отправил спать.
Проводница штабного вагона конечно же рассказала вернувшимся Лёльке и Ольге, как я тут «разводил" пьяную ментовскую компанию, и как меня при этом чуть не пристрелили. Лёлька немедленно достала из «далёкой» заначки пузырь, и стала отпаивать уже меня. Поляки всё же посмотрели при лунном свете на Балхаш, Лёлькина дочка вернулась, и мы разбрелись по купе – спать. На «вахте» осталась сама Лёлька, которая высадила рано утром в Чу этих ментов, а меня разбудила и спрятала от ревизоров в закрывавшемся отсеке, перегораживавшем в «Рице» половину «нерабочего» тамбура.
Открыла она меня обратно только где-то через полчаса, к этому времени поднялась и Ольга, и они накрыли в своём купе столик из только что купленных в Чу самых разных пирожков. У меня-то денег уже не оставалось, так что меня накормили классным завтраком, а к часу дня мы заехали в Алма-Ату...
С Лёлькой и её семьёй я классно дружу до сих пор, а её высокая дочка Наташа со временем, очень рано овдовев, тоже стала проводницей...
