Когда моя матушка сразу после своего распределения в 1959 году из одесского Политеха на завод «Сиблитмаш» попала в Новосибирск, она где-то сразу же сдружилась там с двумя сёстрами. Старшую, стоматолога, звали Надеждой Фёдоровной, а младшую, эколога, звали Тамарой Фёдоровной. С тётей Надей и тётей Томой я провёл почти половину своего детства, да и сейчас продолжал приезжать к Тамаре Фёдоровне во время своих командировок в ту сторону.
Младшая Фёдоровна жила совсем одна. Матушка как-то обмолвилась невзначай, что молодая Тамарка влюбилась в какого-то распиндяистого мужичка, но старшая сестра не дала ей выйти за того замуж. Больше тётя Тома и не пыталась... Она со временем превратилась в старую тёртую командировочную волчицу, отмотавшую миллионы километров по всему СССР. Особой фишкой у неё были обязательные посещения в тех городах, где она побывала, спектаклей во всех местных драматических театрах и ТЮЗах. Коллекции программок к спектаклям театров почти всего бывшего СССР, собранной за два десятка лет, видимо, позавидовали бы самые завзятые столичные театралы. Я всю жизнь не особо любил театры, но мне очень нравилось рыться в этой коллекции, бывая в Новосибирске...
Однажды тётя Тома попала на какой-то спектакль о Ленине в театре славного города Сухума, называвшегося тогда Сухуми. В зале сидело едва с десяток человек, а труппа местных артистов самозабвенно исполняла на сцене какой-то революционный мотив, и один из артистов, игравший, кажется, Дзержинского, врывался в самый центр сцены, крича: «Батоно Ильич! У нас пропал вагон зерна!!!» Актёр, игравший Ленина, картинно вскидывал руки кверху и горестно восклицал: «Вах!» Тамара Фёдоровна, рассказывая эту историю, всегда упоминала, что в этом месте она, давясь от смеха, едва не перекувыркнулась через спинку театрального кресла...
Долго ли, коротко ли, но совершенно одинокой женщине почти пенсионного возраста, перебивавшейся случайными редкими заработками по своей прямой специальности – составлению экологических паспортов для промпредприятий, так жить надоело. Со старшей сестрой она по разным причинам к тому времени практически не общалась, и вдруг решила под старость переехать к нам в Алма-Ату, ближе к моей матери.
Тётка продала там свою однокомнатную квартиру в Юго-Западном жилмассиве Новосибирска, погрузила шмутьишко в пятитонный контейнер и отправила его к нам. Вскоре она приехала сама, легко нашла за половину имевшейся суммы нехитрый домишко возле санатория «Турксиб», наняла местного мужика, который сварил ей в этом домике электроотопление, вложила оставшиеся деньги в «Смагулова», и стала жить в Алма-Ате. Припеваючи и припиваючи.
Примерно через полтора месяца с момента её приезда наконец-то пришёл тот самый контейнер. Когда потом я посмотрел накладную, по календарным штампам оказалось, что он ровно месяц простоял возле Новосибирска на станции Инская. Вечером принесли телеграмму, и я успел позвонить в контейнерную контору на Полежаева: сколько завтра нужно будет заплатить денег за оформление этого контейнера и его доставку по адресу. Мне ответили, что восемьдесят одну тенге. (Цена пачки сигарет красного «Соверена», ещё не выпускавшегося в Казахстане, а импортировавшегося из Англии, дошла к тому времени в комках до шести тенге, а покупали хлеб и ездили в троллейбусах по-прежнему за бумажные тиыны).
Наутро, взяв советский паспорт (казахстанских удостоверений и РНН ещё не существовало), я приехал на Полежаева. Контейнерная кладовщица быстро оформила мне все необходимые бумаги и потребовала заплатить... сто девяносто тенге! «Но Вы же вчера вечером назвали мне сумму, в два раза меньшую?!!» Кассирша тут же сунула мне в лицо телеграмму начальника Алма-атинской железной дороги, устанавливавшую с сегодняшнего дня новую сумму услуг контейнерных перевозок. Это хорошо, что такие деньги, превышающие мой месячный оклад, у меня вообще с собой были! Ибо мать работала в министерстве и имела там оклад почти в три раза больший моего. А Фёдоровна могла рассчитаться с нею только через неделю!
Я оформил и оплатил доставку контейнера, мне выдали все документы на него и велели идти к таможенникам. Таможенный пост контейнерной станции расположился далеко на территории грузового двора, в небольшом домике у контейнерных рядов. Для начала мне велели оформить таможенную декларацию, но самому её почему-то заполнять было запрещено, и делал это за всех мужичок, сидевший в отдельной комнатушке строительного вагончика, поставленного возле таможенного домика. Мужик потребовал с меня за декларацию сорок тенге, и я возмутился, что таких бешеных денег у меня попросту уже нет, потому что они с сегодняшнего дня установили новые цены!
– А сколько у вас есть?
– Двадцать тенге только!
– Ну хорошо, давайте двадцать...
Мужик невозмутимо заполнил мне под копирку несколько экземпляров деклараций и после этого сказал идти к самим таможенникам. Но там уже начался обед. Весь день шёл дождь со снегом и я, промокший, поехал домой, чтобы взять ещё денег.
Часа через полтора я вернулся на Полежаева. Таможенников в домике было четверо. Трое рядовых таможенников, азиатов, и их начальник, кавказец. При мне они сначала выпустили какому-то коммерсанту контейнер с пенопластом из Украины – открыли контейнер, посмотрели ровные белые ряды пластин, содрали с коммерсанта четыреста тенге, тут же поставили все нужные печати на декларациях, мужик, не забирая сам контейнер, перегрузил с водителем свой пенопласт в другую машину и уехал.
Дошла очередь до меня. «Та-а-ак... Домашние вещи б/у...» Все четверо таможенников вышли из домика и пошли между рядов искать мой контейнер. Их ставили дверцами к фундаментным бетонным блокам, чтобы никто без подъёмного крана не смог бы их открыть. Нашли. Крановщик содрал с меня десять тенге, залез на свой кран, зацепил контейнер и переставил его так, чтобы двери можно было открыть. Открыли. Обычное домашнее шмутьё, нормальное, но не новое.
Один из таможенников залез с фонариком внутрь. Покопошился и вытащил откуда-то пакет с сухофруктами.
– Ввоз пищевых продуктов на территорию Республики Казахстан запрещён!
– Ну тогда заберите этот пакет себе, сварите компот.
– Короче, сколько Вы дадите за то, чтобы мы не досматривали этот контейнер?
– Нисколько. Я и так тут уже сегодня две своих месячных зарплаты выложил.
– Тогда мы сейчас будем выгружать все эти вещи под снег с дождём, досматривать, это может занять не один день...
– Хоть сколько досматривайте. Но учтите: если контейнерная станция насчитает мне хотя бы одну штрафную тиынку за задержку этого контейнера, вам всем улыбнётся очень злая звезда.
Четверо орёликов ещё минут десять побродили под мокрым снежищщем вокруг открытого контейнера, посовещались, и наконец старшой сказал: «Ладно, мы выпускаем Ваш груз. Расписывайтесь в декларациях!» Я достал свою шариковую ручку, прозрачную в середине, с чёрными закрутками в начале и конце, и с колпачком и стержнем чёрного цвета. И шарик писал так тоненько-тоненько! Это сейчас такого добра валяется пачками в любом киоске, а тогда у нас в Алма-Ате таких ручек ещё не продавали, и парочку их я урвал совершенно случайно в магазине внутри Красноярского алюминиевого завода.
«Ну Вы хотя бы эту ручку мне подарите!» Я брезгливо протянул её шефу таможенников – «Возьмите!» Мне таки поставили все нужные печати, и я успел вывезти этот контейнер с Полежаева ещё в тот же день...
К лету того года Смагулов, в компанию которого вложила свои оставшиеся деньги тётя Тома, бежал вместе с этими деньгами из страны. Она стала таскаться на собрания обманутых вкладчиков, и после третьего такого собрания к ней домой нагрянули мужички КНБ-образного вида в штатском: «В течение недели покиньте нашу страну!»
Всё дело в том, что мы уже полгода никак не могли прописать тётю Тому в её новом домике. Паспортные столы времён тогдашнего градоначальника, ныне покойного Заманбека Нуркадилова, весьма неохотно (и, соответственно, не бесплатно) прописывали в городе Алма-Ате людей любых нетитульных национальностей – не за это ли его чуть позже сняли? Так и не прописали – она наскоро продала дом, остатки шмутья, и буквально с одной оставшейся дорожной сумкой уехала назад в Россию...
В следующий раз «домашние вещи б/у» свалились для меня ровно через десять лет, летом 2004 года, когда потребовалось перевезти шмутьишко моей жены из Караганды в Алма-Ату. Всё умещалось по объёму в пятитонник, хотя столько наверняка не весило. Сначала я попёр на «пятак» дальнобойщиков. Попытался договориться с водителем большой «шаланды» на догруз своего шмутья к какому-нибудь основному грузу – восемьдесят тысяч тенге! Затем понадеялся нанять грузового «ГАЗельщика» – шестьдесят тысяч тенге! Это была моя тогдашняя месячная зарплата!
Подсчиталось быстро: две тысячи километров туда-обратно, даже с учётом того, что он не будет искать обратный груз из Алма-Аты, он сжигает бензина по 16 литров 92-го на стошку по тогдашним сорока семи тенге его за литр максимум на восемь тысяч тенге! А ещё пятьдесят две штуки ему максимум за три дня его работы? А не жирно?!! Пожелав этим беспредельщикам сгнить, стоя на этих своих «пятаках», я отправился на расположенную почти совсем рядом карагандинскую контейнерную станцию.
Придя туда, я попросил посчитать мне стоимость доставки пятитонника под погрузку в Майкудук, а затем перевозки его на станцию и отправки. Тётка-кассирша с брезгливостью процедила сквозь зубы: «В Россию...» «Нет, ответил я, – в Алма-Ату». Она тут же переменилась в лице: «Ой, сейчас, минуточку... Восемнадцать тысяч тенге!»
В назначенный день утром пришёл обычный бортовой «ЗиЛ» с пустым пятитонником – алма-атинских «коромысел», при помощи которых автомашина сама могла снять с себя контейнер, или поставить его обратно на кузов, в шахтёрской столице почему-то не знали. Поэтому пришлось грузить его, не спуская с машины на землю. Но и то, за час управились, дверцы контейнера, поднатужившись, застегнули, и грузовик увёз его на станцию...
Отпуск у меня был не резиновый, и я боялся, что не успею в Алма-Ате встретить и получить этот контейнер. Но тут мне повезло: телеграмма пришла в предпоследний день перед моим отъездом обратно на работу в Астану. Получилось девять суток с момента отправки. Я поскакал в знакомую контору на Полежаева.
Отправка контейнера из Караганды вместе с его доставкой по адресу для погрузки и провозом на расстояние в тысячу сто километров от Караганды до Алма-Аты вышла, напомню, в восемнадцать тысяч тенге.
Алма-атинская контейнерная станция при получении контейнера и доставки его по адресу в Алма-Ате содрала с меня двадцать две тысячи тенге, разделив их по квитанции примерно поровну за грузовые операции на станции, охрану и собственно доставку по адресу. Ну это пусть уж Всевышний наказывает их за такую жадность. Свой контейнер я разгрузил у себя во дворе и отдал обратно контейнерной станции к двенадцати часам того же дня...
