Через десять дней меня запихали в новую командировку. На сей раз в Москву. Дело было в том, что наши шефы, Иванов с Лебедевым, поехали делать футеровку цементной печи в Италии. Фирма, которая их туда вызвала, попросила их задержаться на две недели после розжига печи, чтобы вместе посмотреть результаты и составить акт. Мужикам купили за счёт фирмы проживание в небольшом пансиончике возле Милана, и они там и забичевали. Их билеты на обратный самолёт из Москвы в Алма-Ату уже пропали, и орлы прислали телекс с просьбой встретить их в Москве.
Заместитель директора по внешнеэкономической деятельности Клеменчуков, отставной полковник спецслужб (куда же в то время без таких-то?), долго не мог понять, чего же от него, собственно, вообще хотят. Но потом вызвал меня и приказал взять по чековой книжке два новых билета с открытой датой для них, авиабилеты для себя, и сгонять на неделю в Москву, где либо дождаться наших «итальянцев», либо оставить билетики их родственникам.
Собравшись лететь, я позвонил маме Гоши Гурова тёте Тоне и та на радостях насобирала мне две полных сумки яблок и прочих продуктов. Я поднял их с большим трудом – вместе обе сумки весили 48 кг. Багажный грузчик аэровокзала ошибся при регистрации не в свою пользу: написал доплату не за 28, а за 18 кг, впрочем, мне хватило и этого – 578 рублей. С трудом волоча свой багаж, я кое-как влез в самый последний автобус, шедший с аэровокзала к моему самолёту, и уместился на полупустом заднем сиденье. В аэропорту выволок сумки из автобуса – водила пробурчал мне вслед что-то явно нецензурное – заполз по самому заднему трапу в «Ил-86», разместил их на первом этаже багажного отсека и, взяв с собой наверх только пакет, в котором был сборник детективов и десяток самых вкусных яблок, пробрался на среднее кресло своего 41-го ряда. Теперь можно было и полетать...
У окна, на месте «И», расположился толстый холёный мужик-азиат, весь в золоте и с шикарным портфелем в руках. Он брезгливо озирался по сторонам, видимо недоумевая, как это ему не предоставили отдельный спецлайнер. Возле прохода, на «Ж», оказался примерно такой же орёл, но европеец, потоньше в комплекции, во всём иностранном – этот сунул в уши поролоновые наушнички, врубил плеер, и принялся читать книжку на английском языке, название которой переводилось вроде, как «Экономика восточной Европы». Я зримо представил себе обоих этих фаршированных гусей едущими в одном полукупе кустанайской плацкарты в компании с уголовниками Васькой и Серёгой...
За четыре часа дороги я успел прочитать почти весь свой детектив, съесть яблоки и даже поговорить с тем своим соседом, которому к концу полёта надоела и книжка на английском, и плеер – мужик вдруг решил «выйти в народ». Самолёт приземлился в Домодедово и встал в торце той эстакады, которая была ближе к платформе электричек.
Сделав пять или шесть остановок, чтобы передохнуть, я дополз до перрона, и предпоследняя в тот день электричка ушла у меня прямо из-под носа. Дождался последней, шедшей на 23.04. Доехал до Павелецкого, долго полз по переходу под Садовым кольцом, потом успел ещё влезть в трамвай и добрался до иранского посольства. Заветный Хохловский переулок был уже совсем рядом, но по дороге до Гошиного дома мне всё равно пришлось останавливаться и отдыхать. И не раз...
Открыв мне дверь, Гуров чуть не выпал в осадок: оказалось, что в одном самолёте со мной прилетели ещё два его друга, ехавшие куда-то дальше на Украину. Они-то сели в автобус до метро «Домодедовская» и поэтому появились там почти на час раньше меня! Немудрено... Мужики посмеялись, но тут же стали отпаивать меня водкой с чаем, и мы протарахтели так аж до 4-х утра.
На следующий вечер у Гоши собралась приличная компания: Анжелика, её подруга Света, которая притащила с собой редактора какого-то умного журнала, и Макс. А гвоздём программы стал самый настоящий бельгиец. Всё дело было в том, что вокруг Гурова каким-то непонятным образом умудрялись собираться иностранцы, окончившие у себя в странах факультеты русского языка, поступившие на работу в русские отделы крупных газет, и отправленные затем своими редакциями в Россию – либо на стажировку, либо уже на работу.
При этом больше всего повезло одному японцу, корреспонденту газеты «Асахи», которого Гоша исхитрился свозить без всяких там тебе въездных виз из России, где тот был аккредитован, в Алма-Ату в гости. Японца спрятали в служебной кухне на первом этаже нашего рейсового «Ил-86», лихо договорившись с его экипажем...
Очередную иностранную «жертву» Гурова звали Эрвином. Скромный и симпатичный пацанчик тоже приехал из своей Бельгии в Москву для стажировки. Компания устроила застолье с самыми тёплыми напутственными словами для Эрвина, которому уже через два дня предстояло уезжать домой. Тут выяснилось, что бельгиец хочет купить и увезти с собой полное издание «Большой Советской Энциклопедии». И на следующее утро Гуров повёл его в маленький букинистический магазинчик на угол Маросейки и Армянского переулка. Книг было очень много, и мне тоже пришлось поработать носильщиком.
Когда мы, отчаянно буксуя на совершенно жутком гололёде, каждый с десятью или пятнадцатью томами этой самой энциклопедии в руках, двинулись по Маросейке обратно, Гоше вдруг захотелось кому-то позвонить, и он нырнул под козырёк телефона-автомата. Мы остановились его подождать, и в это время между мной и Эрвином, стоявшими в метре от друг от друга, оторвалась и прилетела с крыши сосулька размером почти с троллейбус. Бельгиец начал заикаться...
К вечеру вновь повалил снег. В Хохловском собралась ещё большая компания и, когда вновь появился Эрвин, у кого-то возникла мысль пойти всей толпой на улицу. Орава человек в десять выкатила с криками и визгами из подъезда, и устроила битву снежками. Я, а потом и Анжелика, впряглись за бельгийского мальчонку, который мало что понимал в таких чисто русских забавах, а Гуров с Максом устроили нам совершенно хладнокровный расстрел.
После этого мы оказались на аллейке напротив посольства Ирана, и там решили слепить снеговика. Снег падал огромными хлопьями и был абсолютно мокрый. Слипался он здорово, и снеговичков мы сделали даже два, причём в «бороду» одного из них Гоша натыкал мелких веточек, имитируя ему сходство с Крыловым, а второму снеговичку придал некоторое сходство с крыловской Машкой. Толпа умерла со смеху, мы сфотографировались у этих снежных баб, и пошли в сторону Чистого пруда.
Сотрудники спецслужб, охранявшие посольство, внимательно наблюдали из своей будки всё это время за нами и, видимо, не докопались до нас только потому, что поняли – среди нас есть иностранцы. Едва мы отошли метров на пятьдесят, как они, все втроём, перешли улицу и сломали наших снеговичков...
Анжелика тем временем притащила бельгийца на берег «Чистого» пруда, где в полынье плавало несколько полуживых уток. Она специально взяла из дому почти полбулки хлеба, чтобы покормить несчастных птиц. Потом мы зажгли несколько бенгальских огней, и Гоша снова принялся нас всех фотографировать...
Назавтра, в 6 вечера, с Белорусского вокзала уходил скорый поезд номер 15 Москва–Брест. Половина его вагонов были «прицепными» до разных городов Европы. Эрвин должен был сесть в один из них, шедший по маршруту Москва–Остенде. Уже стемнело, когда Гоша, я и Анжелика поехали провожать бельгийца на поезд.
Нам нужно было попасть сначала на «Речной Вокзал», где Эрвин снимал себе хату. У того же самого иранского посольства мы влезли в 39-й трамвай, который на участке между двумя мостами вдруг решил сломаться. Чёрт с ним – до «Новокузнецкой» добежали пешком, и нырнули в метро. На «Речном Вокзале» Гоша сначала вполне уверенно бежал по гололёду между пятиэтажками, но потом начал как-то странно метаться: оказалось, что он забыл номер эрвинского дома! Гуров стал бегать от одной пятиэтажки к другой, периодически крича: «Эрви-и-и-ин!!!», а Анжелика вопила что-то вообще не по теме. Народ стал шарахаться от нас, как от больных, и тогда Гоша дал команду ехать на «Белорусский». Они с Анжеликой махом проскочили в метро и сели в первый же поезд. Я остановился перед лестницей, чтобы протереть свои мигом запотевшие окуляры, и в этот поезд вместе с ними не успел. Заскочил в следующий и, когда вышел на «Белорусской», эти орлы ждали меня на платформе и «ссали кипятком».
А поезд номер 15 стоял себе у платформы и, когда мы добежали до остендской «прицепки», проводница сказала нам, что человек, похожий по описанию на Эрвина, в вагон не садился! Постояв ещё минут пять-шесть, «пятнашка» отправилась в свой дальний рейс. Рельсы, с которых она только что ушла, оказались засыпаны кучами мусора, и по этим кучам бродили три здоровенных крысы – поездов, видать, они уже не боялись...
Мы посмотрели вслед ушедшему поезду и пошли недоумённо с перрона в сторону здания вокзала. И ровно через минуту остолбенели: по перрону в нашу сторону, в сопровождении багажного носильщика, вёзшего на тележке все тома «БСЭ», бодро вышагивал Эрвин! Оказалось, что он сам поймал возле метро такси, которое по дороге тоже сломалось!!! Всё было один к одному, Гоша с Анжеликой понеслись узнавать, как переделать его билет, а мы с Эрвином пошли на привокзальную площадь.
Носильщик, довезя туда свою колымагу и давно поняв, что перед ним иностранец, зарядил за свои услуги цену в десять тысяч (а авиабилет из Алма-Аты в Москву стоил тогда 3300)! Хорошо, что бельгиец не стал встревать, когда я втёр этому грузчику чисто по-алмаатински: «Да ты чё, братан, в натуре, быкуешь – какие десять штук?!! Да за такое бабло я тебя сам на этой тележке прямо сейчас по всему Садовому прокачу!», ну и дальше в том же духе. Наша душевная беседа кончилась тем, что носильщик взял всего пять сотен тогда ещё советских рублей и, матерясь на чём свет стоит, уехал себе дальше...
Вернувшиеся из справочной Гоша и Анжелика договорились с каким-то частником, и привезли Эрвина вместе с его багажом на Хохловский. А на следующее утро Гуров с Эрвином поехали в международные кассы, находившиеся где-то там же, возле Белорусского и, доплатив ещё где-то около пятнадцати долларов, переделали ему билет ещё на два дня позже.
В их следующей «отъездной» эпопее я уже участвовать не смог: пора было домой. «Эвакуатора» из меня не получилось – наши орлы задержались в Италии ещё на неделю, и я отдал их билеты какой-то знакомой Борисыча, жившей в Ясенево. Поставив себе отметку на электродном заводе, я улетал в Алма-Ату в обед воскресенья.
Полупустая электричка покатилась себе с Павелецкого, абсолютно никуда не спеша. Я сидел в самом первом вагоне и наблюдал, как у кабины машинистов билась в истерике шикарная девочка, упрашивая их ехать побыстрее – она опаздывала на самолёт во Владивосток. Машинисты её, конечно же, послали, причём куда-то очень далеко. Но, когда мы приехали в аэропорт, на свой рейс она, вроде бы, успела. А я, специально имея на всякий случай примерно получасовой запас по времени, бродил возле здания аэровокзала.
Возле ближнего от платформы входа в здание расположился небольшой духовой оркестр и давал концерт «по заявкам». К музыкантам подкатили целой толпой грузины, кинули им крупную купюру и заказали классическое «Сулико». Один из них, самый седой и толстый, принялся самозабвенно танцевать, а остальные окружили его, и стали громко орать и хлопать в ладоши. Мужик танцевал настолько классно, что через пару минут вокруг оркестра и этой оравы грузин собрался полный аншлаг...
Регистрация, досмотр и знакомая «новогодняя» эстакада, на которой так и не догадались сделать отопление. Какая-то тётка из пассажирок вдруг сбила с панталыку всю толпу и поскакала вниз на лётное поле. Остальной народ, подумав, что посадчицы уже прошли, двинул за нею. И потом мы ещё целых полчаса простояли на улице под крыльями нашего лайнера, матеря эту бестолковую бабу...
