Андрюха Ларин давно ходил вокруг меня кругами: «Что ты упёрся в свою наладку? У нас в институте в командировки ездить некому! Переходи к нам, и будешь кататься не в один и тот же Экибас, а по всей стране!»
В самом конце апреля 1991 года я без всякого сожаления ушёл из «Казтехэнерго» и оформился на работу в КазМНТЦ «СВС», ставший чуть позже Институтом Проблем Горения. Едва я только устроился на свою новую работу и не успел ещё толком осмотреться, как меня уже погнали в командировку.
Заведующий сектором предприятий цементной промышленности и строительных материалов Ростислав Константинович Лебедев прибежал к моему заведующему сектором предприятий цветной металлургии Александру Викторовичу Сторожеву и попросил себе в компанию человека, ибо своих всех уже разогнал по другим командировкам, и никого не осталось. Викторыч показал ему на меня: «Вот мой новенький – можешь устроить ему курс молодого бойца». Лебедеву, конечно, это очень не понравилось, но других вариантов у него уже не было.
Предстояло срочно лететь в Душанбе – начиналась футеровка порога цементной печи на местном заводе. У начальника нашего научно-производственного отдела были свои подвязки в «Аэрофлоте», и он по червонцу «сверху» организовал нам билеты на самолёт. Ранним воскресным утром мы встретились с Лебедевым в аэровокзале, сели в автобус, и по дороге он начал мне рассказывать, что мне нужно будет делать на заводе, как оно там всё устроено, ну и в таком духе. Я ещё плохо тогда себе представлял, что мне там предстоит.
На лётном поле, рядом с тем душанбинским самолётом, в который мы садились, стояли «Ил-86» – уже не Аэрофлота, а какой-то новенькой, доселе неизвестной авиакомпании «Трансаэро» – и... новенький «Ил-96», который пригнали к нам в Алма-Ату на лётные испытания в условиях высокогорья. Новый «баклажан», особенно по сравнению со старым, впечатлял высотой своего хвоста и размахом крыльев, гораздо большим, чем у обычного. Но рассмотреть его во всех подробностях я так и не успел – мы полетели.
Душанбинский «Ту-154» поехал в самый дальний от аэропорта конец полосы, до самой разворотной площадки. Свои, алма-атинские, так далеко никогда не заезжали. Он взлетел в сторону города и, чуть-чуть поднявшись, тут же повернул вправо, облетел ровно по кругу Энергетический и аэропорт, снова вернулся в центр города, прошёл над цирком, ВДНХ и повернул налево, улетая в сторону Иссык-Куля вдоль проспекта Гагарина. Высоту при этом он набрал уже достаточную для того, чтобы лететь над нашими горами.
Их верхушки были подёрнуты небольшими тучками. В этом месте, как и обычно, слегка поболтало, и в левых иллюминаторах заблестел на ярком солнышке голубой Иссык-Куль. Чуть позже высокие скалы с моей стороны резко оборвались – возникло много-много беленьких домиков, разделённых ярко зелёными лоскутками полей. Скорее всего, это была Ферганская долина. Снова возникли горы и скалы, а за ними показался довольно большой, подёрнутый лёгкой розоватой дымкой город. Оказалось, что это уже был сам Душанбе. Горы окружили его так хитро, что снижаться мы начали, делая плавные круги прямо над его центром. Сделав пару таких кругов, мы приземлились.
Ростислава встречала целая делегация, состоявшая из мужчины, женщины, и пацана лет двенадцати. Они долго хохотали и целовались, а я скромно стоял себе в сторонке и рассматривал окрестности. Аэропорт состоял из нескольких зданий: одного капитального, очень похожего на старое здание аэропорта в Алма-Ате или во Внукове, и нескольких металлостеклянных павильонов со стойками регистраций, расположенных рядом.
Перед старым зданием уныло ползали по кругу старые, разомлевшие от жары троллейбусы. В воздухе стоял густой запах роз – тысячи и миллионы этих цветов росли абсолютно везде, куда хватало взгляда с крылечка аэропорта. Я только тогда понял, почему сверху город был розоватого цвета.
Комиссия по нашей встрече – как я понял, такие же горные туристы-альпинисты, как и Лебедев, кончила, наконец, целоваться, и разделилась: мужик с женщиной взяли у Ростислава рюкзак и уехали в одну сторону, а Лебедев с этим пацаном повезли меня в общежитие цементного завода. Мы прокатились в троллейбусе через весь город и оказались почти на самом его краю – домики почти все уже были одно- и двухэтажные. Один из них и оказался общежитием завода.
Дежурная бабка конечно же оказалась не в курсе относительно приезда столь высоких гостей. Повздыхав и поохав, она несколько раз порывалась куда-то позвонить, но – воскресенье же! – «Ну ладно, идёмте, дам комнату, у меня там в соседней москвич живёт...»
Мы все вместе прошли по длинному коридору, бабуля открыла комнату и... внутри неё не оказалось никакой мебели! Комната была светлая, чистая, безо всяких запахов, в двух дальних углах лежало по стопке из четырёх почти новеньких матрасов без постельного белья и одеял, а в третьем углу стояло с десяток пустых бутылок, которые бабуля немедленно куда-то унесла. Эти апартаменты ещё и обошлись в какую-то совершенно игрушечную цену – 70 копеек в сутки.
Я обернулся – Лебедев и пацан уже позорно бежали, и я остался совершенно один. Да и чёрт с ними – ушли и ушли! Я понял, что на этот день мне уже никуда не деться, закрыл в этой комнате свои вещи и поехал обратно в город.
Сел в троллейбус и поехал обратно, как запомнил свою дорогу из аэропорта. На табличках названия проспекта, по которому я ехал, было написано «Хиёбони Ленин». Вскоре я оказался на центральной площади города, рядом с домом таджикского Правительства. За углом здания, расположенного напротив, я и увидел тот самый бар имени Микеле Плачидо, про который незадолго до этого написали почти все советские газеты.
На этой площади завязалась стычка со стрельбой, возникшей между орлами из правительственных войск и оппозиции (Восток – дело тонкое!), а в это время на площадь заехал БТР, из которого вдруг вылез одетый в советскую военную форму знаменитый итальянский киноактёр Микеле Плачидо, снимавший в окрестностях города фильм про войну в Афганистане, где он сам играл советского офицера. Местные, когда его увидели, перестали стрелять, помирились и назвали в честь звезды бар.
Бар оказался закрыт. Я прошёлся по базару, оказавшемуся на другой стороне улицы, потом дошёл до «ЦУМа». Народу на улицах было много, но русских лиц я не насчитал и десятка. Прошёлся по универмагу, купил подвернувшуюся мне книгу Пикуля «Честь имею», вернулся в общежитие, раскрутил бабку хоть на одну чистую простынь и улёгся читать книжку. К моему окончательному удивлению, никаких летающих и ползающих зверюшек в комнате к ночи не оказалось, и я, вскипятив в походном стаканчике чайку, улёгся спать.
Всё утро понедельника лил совершенно жуткий ливень. Я кое-как доплыл до завода, где меня уже ждал Лебедев. «Славик, – сказал я ему, – ты сам видел, в каких шикарных номерах ты меня поселил. Как ты думаешь, что бы сейчас с тобой уже было, окажись на моём месте хотя бы Надюша Филимонова или кто там у вас ещё? Но я-то старый командировочный волчара, поэтому я тебя прощаю, но только на самый первый раз.»
Лебедев со всего разгона унёсся куда-то к директорам, через каких-то минут пятнадцать меня пригласили в служебную «Волгу» директора завода и отвезли на турбазу «Варзоб», расположенную в горах ещё выше этого цемзавода. Мне одному дали двухместный номер в одном из зданий турбазы. За такой уже надо было платить 10 рублей в сутки, правда, в эту стоимость входило двухразовое питание, утром и вечером. Я заплатил за 4 дня и вернулся на завод.
Пока Ростислав носился по начальству, я набрёл на расположенную в здании заводоуправления кассу Аэрофлота и взял себе обратный билет (у моего напарника он уже был). Тут прибежал Лебедев и сказал, что вся наша работа отменяется – нужную нам печь в ремонт так и не вывели. Надо отдать ему должное: он тут же наехал на главного инженера за неоправданный вызов, и тот сказал ему: «Составьте акт о сумме понесённых вами затрат, я подпишу, и завод вернёт вам эту сумму по «безналу».
Славик сел считать, сколько нам что стоило. Билеты туда-обратно, суточные, прочее – короче, всё скопом потянуло на четыре с половиной сотни советских рублей. И он родил черновик Акта о том, что мы провели обучение персонала и что-то там ещё, на сумму 493 рубля. Лебедев специально вывел такую некруглую цифру, чтобы ей больше поверили. В ПТО нашу бумагу перепечатали, поставили визы и подписали. Эти деньги бухгалтерия завода тут же отправила нашему Институту Проблем Горения, а мы могли теперь просто так бродить ещё четыре дня по Душанбе, потому что обратных билетов пораньше не было.
Я забрал свои вещи из общежития – вахтёрша и сосед-москвич сильно удивились моему переезду – особенно когда я назвал цену своего теперешнего номера! Основной контингент народа, тусовавшегося на турбазе, составляли очень вкусные девочки из челябинсков, свердловсков и иных российских мест. Недалеко от моего коттеджа был открытый плавательный бассейн, в который периодически подкачивали свежую ледяную воду из горной речки, но она быстро согревалась на солнце и можно было купаться.
Славик жил где-то в городе, но по утрам появлялся на турбазе, шёл в бассейн, а потом мы вместе спускались в город. Например, для того, чтобы попробовать на базаре местного плова. Таджики варили его каким-то хитрым способом: смесь из риса, гороха и морковки отдельно, мясо с бульоном тоже отдельно. Заплатив рубль, ты получал огромную пиалу, в которую сначала клали гору рисо-гороха с морковкой, потом это всё поливали сорпой с кусками мяса, а сверху посыпали смесью мелко нарубленных зелёного лука и укропа. Отдельно 20 копеек стоила огромная лепёшка, которая оборачивалась вокруг такой пиалки раза на два. Если хватало сил съесть это всё, то на ужин, несмотря на то, что за него уже заплачены деньги, идти уже совершенно не хотелось...
Кто сказал, что мы плохо жили?!!
Мы благополучно прокантовались так всю неделю. Проливные дожди шли через день. Запах роз в дождь становился почему-то ещё сильнее. Вечером в субботу я приехал с турбазы в аэропорт, а Лебедев появился там снова со всеми своими друзьями-подругами. Пока садились в самолёт, стемнело окончательно и начало накрапывать.
Битком забитый «Ту-154» сорвался в непроглядную темень с самого кончика полосы и начал аккуратно нарезать те же круги над городом, чтобы выбраться из горной воронки. И в этот момент со всех сторон вокруг нашего самолёта начали сверкать совершенно жуткие молнии. Мы летели между ними почти час, пока не стали снижаться над Алма-Атой. Ночной город появился внезапно, когда мы перелетели через наши горы, опять со стороны Иссык-Куля, и оказались сразу над нашей ВДНХ. Самолёт долго летел по кругу над всеми окрестностями столицы. Дошёл почти до Жетыгена, там повернул на Чилик, потом на Иссык, и в конце концов аккуратно притёрся к полосе со стороны Красного Поля.
Обнаглевшие таксисты заряжали у здания аэропорта минимум тройную цену. Одного, самого настырного, мне пришлось послать очень далеко. Я прошёл пешком почти всю остановку до универсама «Аксункар» и принялся ловить машину там. На дороге вскоре появился тот самый таксист – пустой! – и, пролетая мимо меня по улице, сделал резкий вираж, чуть меня не сбив. Я кое-как успел отскочить в сторону, но память на номера у меня очень хорошая – его номер я запомнил, передав его потом своим знакомым ментам. А вскоре какой-то дедушка-частник повёз меня домой за обычную цену...
