Среди всего прочего, чем пришлось мне заниматься во время службы в армии, оказалась и штабная работа по составлению мобилизационных планов. Шеф на свой страх и риск стал делать из меня «секретчика». Вскоре я уже разбирался почти во всех тонкостях «на один и два нуля». Апофеозом моих штабных страданий была благодарность от окружных особистов, полученная мною на 7 ноября. Человеку, не имеющему официального допуска к секретным документам! В приказе по части, конечно же, была написана другая причина для вынесения мне благодарности, но все всё поняли. Да и что было делать шефу, если майор, присланный на «учётку», тоже не имел такого допуска? Вдобавок ничего в такой работе и не соображал, так как до этого был зампотехом где-то в Венгрии? В каждой части для потехи существуют зампотехи. Утром встанут раньше всех хрен, петух и зампотех. Хрен – поссать, петух – попеть, зампотех – машину греть...
А у окружных особистов, сидевших в Алма-Ате, постоянно в каком-нибудь очередном месте чесалось, и они примерно через каждые три месяца придумывали совершенно новую форму составления секретных мобилизационных планов боевого слаживания. Тогда приходилось всё переделывать, на что уходила пара пачек дефицитнейших в советские времена фломастеров, пара пачек хорошей бумаги, пара лент для пишущей машинки и – самое главное! – пара месяцев времени.
В конце мая 1987 года наш командир части в очередной раз получил указивку переделывать мобпланы и, разумеется, ответил: «Есть!» К этому времени новенький майор-учётчик уже в открытую таскал меня за собой по «секреткам» близлежащих военкоматов – сортировать приписные карточки. Принимая секретную фельдъегерскую почту, он тоже моментально спихивал её мне. Когда узнали, что в Балхаше, в той самой части, где мы год назад проходили карантин, образцы нового мобплана уже есть, шеф не нашёл ничего лучшего, как отправить меня с этим учётчиком за компанию дня на два в Балхаш – перерисовывать эти таблички и странички...
Тихим солнечным вечером самого начала июня, когда днями уже жарко, а по вечерам ещё дико холодно, и комарики летают пока ещё только чисто случайно и поодиночке, мы тронулись в путь. Я поехал в обычном «х/б" («парадки» у меня вообще всю службу не было), и форму для меня нагладила чуть ли не вся казарма. Полученные коробочки с сухпаем тут же сдал по обычаю в «караулку», а заведующей складом, Нине Михайловне, самой лучшей женщине в части, и по какому-то злому року жене этого самого учётчика, я пообещал на прощанье, что верну ей мужа ровно через три дня в целости и сохранности. Михайловна посмеялась, а учётчик просто потерял дар речи...
На автобусе нас подвезли к одной из вечерних электричек, и мы поехали в Караганду. Но в Сортировке моему майору вдруг приспичило выйти. Там он, оставив меня на вокзале, пошёл в службу ВОСО (военные сообщения), и его не было минут сорок. Все мои документы – военный билет, командировочное предписание, воинское требование – остались у майора. Но в Сортировке было не страшно, там патрулей не бывает, и поэтому я совершенно спокойно просидел на лавочке у того вокзала, через который поезда идут в сторону Караганды (там их два).
Уже на другой электричке мы приехали на Караганду-Пассажирскую. До поезда на Балхаш ещё оставалось время, и здесь я от своего майора уже не отставал! Армейские патрули на этом вокзале отличались крайней въедливостью, а про коменданта местного гарнизона вообще ходила легенда, что он посадил на «губу» даже собственного единственного сына, приехавшего в десятидневный отпуск со срочной службы и не явившегося к папочке с рапортом по всей форме...
Майор купил купейный билет себе, и общий – мне. Я намекнул ему на то, чтобы он купил мне и бутылку лимонада, но бесполезно – Майоров был жуткий жадина. Оставалось только вспоминать прапорщика Харачоева, чеченца по национальности, который повёз нас зимой с Вагифом в Дубовку, и покупал нам по дороге всё мороженое и пирожки, которые только попадались.
Мой вагон оказался по составу поезда предпоследним, а майору достался последний. Поезд отправился, останавливаясь себе потихонечку практически у каждого столба. Я даже теперь, когда у меня есть под рукой книжка «Служебных расписаний Казахстан темир жолы», навряд ли смог бы перечислить все его остановки, половина из которых оказалась просто посреди дороги возле табличек с номерами километров! Я разок сходил в гости к майору, а потом их проводник закрыл междувагонный переход со своей стороны.
Ехал я совсем пустой – со мной была только матерчатая сумочка, которую мне дала Нина Михайловна, чтобы мы купили в Балхаше солёненькой рыбки. В компании у меня оказались трое пацанов, ехавших из госпиталя в Дубовке в балхашскую «девятку». Они меня малость подкормили. Спать не хотелось ещё очень долго, уже под утро я всё-таки на часок прилёг, но быстро проснулся – стало холодно. Вышел в тамбур покурить, и в это время поезд пришёл в Моинты. Я вернулся в вагон – моя соседка, молодая местная казашка – исчезла, прихватив с собой ту самую матерчатую сумочку для солёной рыбки, что осталась лежать под пилоткой на моей полке. Я выскочил на перрон, но этой особы уже не увидел. Да ладно – хорошо ещё, что меня самого ненароком не растащили на сувениры для местного населения...
В Балхаше майор орал на меня из-за этой сумочки все полчаса, пока мы шли от вокзала до главпочтамта. Там он опять бросил меня без единого документа и убежал в местный военкомат, сказав, что скоро сюда придёт за почтой автобус из той части, куда мы едем. Покрутившись немного по зданию, я понял, что это небезопасно – кругом шныряли всякие офицеры и прапора, а я не собирался объяснять всякому, зачем я здесь так стою. Старый командировочный волчара разве где пропадёт? Я заныкался в узкую щель между зданием почтамта и соседним с ним, откуда мне была видна улица, уселся на пустой посылочный ящик и ждал.
Вскоре и вправду появился такой же, как и у нас в части, автобус «АС-38», сделанный на шасси машины «ГАЗ-66». В автобусе оказался сержант Барабанов, бывший командир нашего взвода на «карантине», а за рулём – наш алма-атинец Комоликов. Меня со свистом втащили внутрь и покатали по городу. В район почтамта вернулись почти через час – майор уже стоял там. Не найдя меня, он покрылся красными пятнами и ссал кипятком. К обеду мы приехали в часть.
Лейтенант балхашской «секретки» Маркелов был весёлый малый. Меня он помнил с той поры, как стоя перед строем новобранцев, удивился, что среди них оказался его ровесник 1964 года рождения. Пришёл ещё капитан Аксинович, служивший до этого в Нуринске. Нас накормили, я сел перерисовывать таблички, а эти орлы пошли решать, кого из солдат нам отдадут в Нуринск – мы должны были забрать с собой насовсем четверых человек.
Казарму ремонтировали к новому прибытию в «карантин» молодых бойцов и вся часть жила в больших палатках за территорией. Там и переночевали. Утром мы дорисовали свои таблички, после обеда майору представили тех четверых солдат, которых нам давали – все уже тоже отслужили год, а по национальностям были мегрел, кабардинец, украинец и русский. Почти как в анекдоте...
Все уже собрались, до поезда оставался час, а машина никак не заводилась. Водила был из самых молоденьких и оказалось, что «деды» велели ему сломаться – вместе с нами двоих солдат везли на «губу". Посмотрев на своего майора, который вместе с их прапорщиком бегали у грузовика, не понимая, в чём же дело, я прошёл в курилку за КПП. Там сидело несколько «дедов».
– Выпустите машину!
– Ты что, падла, хочешь, чтобы наших пацанов закрыли?!!
– Я «домой» хочу, в свою часть!!!
Мой довод был признан настолько убедительным, что «деды» велели молодому доехать до вокзала, а сломаться уже там. Когда мой майор, жутко расстроившись от того, что ему так и не удастся заехать на балхашский базар за солёной рыбкой, уже собрался вернуться в гостиницу и допивать водку с Аксиновичем, мы всё же поехали.
На вокзале прапорщик Набург-младший (в той же части служил прапорщиком и его отец!) успел за 10 минут взять купейный билет майору и пять общих нам, и запихнуть в вагон! К середине дороги до Моинтов стало совсем темно, но генератор в нашем вагоне не работал и свет не горел. Мы заняли второе от проводника купе, открыли сухпай и я рассказывал пацанам о службе в Нуринске.
В вагоне слышались вопли двух местных девок, которым какие-то ухари не дали сойти в Моинтах, намереваясь трахнуть. Это им в конце концов удалось, и утром в Караганде мы увидели такую картину: один из этих орёликов, пока мы ждали электричку, побежал в кассу и принёс барышням обратные билеты до Моинтов! В купейный вагон фирменного петропавловского поезда!!!
А мы сели в ту же самую электричку, на которой я год назад впервые и попал в этот Нуринск. Боевая задача была успешно выполнена, и шеф милостиво разрешил мне в тот вечер в наряд не ходить.
Свободный армейский вечер: можно было забраться в штаб, включить старенький армейский приёмник «Казахстан», ловивший абсолютно все существовавшие тогда диапазоны, настроиться на волну карагандинского «УКВ-стерео», и наслаждаться всеми самыми последними шедеврами иноземной музыки! Даже через столько лет – мой самый низкий благодарный поклон всем тогдашним сотрудникам этой радиопрограммы! Ну и что, что наш приёмничек «Казахстан» был не «стерео»?!! Зато он ловил по УКВ Караганду аж за полсотни километров! И в тот вечер «давали» целиком два концерта – «Smokie» и «E.L.O.»...
