В Ленинград я мечтал попасть всю свою жизнь...
Львович, крутой коммерсант и один из лучших друзей моего завлаба Сторожева, решил стать дилером производственного объединения «ЛОМО» в Алма-Ате. На пару с Викторычем они долго обсуждали саму возможность поездки в Санкт-Петербург, затем дядя Саша вытрясал разрешение на эту командировку у руководства института, и в один прекрасный солнечный день 22 апреля 1993 года наша команда из четырёх человек собралась, наконец-то, лететь.
Сторожев, Львович, снабженец нашего института Григорий Семёныч и я собрались под вечер у алма-атинского аэровокзала. Семёныч был вообще уникальный мужик: ветеран-фронтовик, прошедший всю войну, этот настоящий старый командировочный волчара в свои 72 года ещё мог дать фору любому из нас. Он мотался по всей стране ещё больше, чем мы в своём НПО, а несколько рядов орденских планочек и личные знакомства почти в каждом городе СССР позволяли Семёнычу лихо заходить в такие кабинеты, в какие мог попасть далеко не каждый...
Самолёт «Ил-86» по дороге на Питер останавливался в Караганде. Здание нового карагандинского аэропорта «Сары-Арка» никак не могли достроить уже десятый, что ли, год, и нас высадили в крохотный вестибюльчик на первом этаже пятиэтажного дома, расположенного рядом с этой новостройкой. Мы подождали, пока приедут «Икарусы» с пассажирами нашего рейса из старого аэропорта Караганды и снова зашли в самолёт.
Весь третий салон «баклажана» оказался на сей раз абсолютно пуст. Стюардессы выгнали из него нескольких человек, чьи места были там с самого начала, и велели рассаживаться по двум другим салонам. Мы оказались разбиты попарно в середине второго салона и, едва самолёт набрал высоту, а пассажирам принесли обед, как дядя Саша достал пузырёк водочки и начал наливать.
Литр на четверых – это, как бы, нормально, и к Пулково мы подлетали с настроением, вполне соответствовавшим столь неординарному событию, как посещение города на Неве.
«...Он опять поспал немножко
И опять взглянул в окошко,
Увидал большой вокзал,
Удивился и сказал:
«Это что за остановка?
Бологое иль Поповка?»
А с платформы говорят:
«Это – ГОРОД ЛЕНИНГРАД!»
За окошком и вправду был Ленинград во всей своей красе. Мужики заранее договорились насчёт гостиницы в самом «ЛОМО», и теперь её нужно было найти. Обычный рейсовый автобус привёз нас к какой-то станции метро, и мы поехали на «Выборгскую». Метро в Питере было не по-московски глубоким – эскалатор вёз нас наверх так долго, что Семёныч чуть не уснул. Со станции мы попали в какой-то подземный переход, настолько длинный, жуткий и мрачный, что стало как-то не по себе. Потом оказалось, что он идёт под всеми путями Финляндского вокзала. Минут через пятнадцать мы дошли до его конца и выбрались, наконец-то, наверх.
«При артиллерийском обстреле эта сторона улицы наиболее опасна!» – синие таблички с белыми буквами специально оставили почти на каждом старом доме ещё со времён блокады. Поворот направо, потом налево, и мы нашли ту самую гостиницу. Новое многоэтажное кирпичное здание было разделено на две половины: для «крутых» и для обычных. Меня и Семёныча поселили в двухместном номере обычной гостиницы, сами сняли номер в «крутой». Через некоторое время Сторожев вернулся, принёс нам пропуска для прохода на их половину, и мы пошли туда – отмечать своё прибытие.
Следующим утром я, в состоянии, близком к самому щенячьему восторгу, оказался на улицах Питера, где, пока мои орлы носились по «ЛОМО», должен был найти алюминиево-магниевый институт «ВАМИ». С удовольствием побродив по Среднему проспекту Васильевского острова, я нашёл это здание, и долго звонил с вахты по всяким местным телефонам, указанным в их справочнике на стене, но ни один из них не отвечал. Потом мне каким-то чудом всё же удалось проскочить мимо охраны и, изрядно поблукав по длинным и мрачным коридорам здания, я всё же нашёл тех людей, к которым приехал. Ближе к вечеру я провёл все необходимые переговоры, отметил командировки, вернулся в гостиницу и сдал рапорт. Все остались довольны и тут же собрались выйти в город.
Компанию нам составил немолодой уже мужчина, инженер-технолог оптико-механического завода, с которым Львович и Викторыч познакомились там днём. Мы все вместе спускались на «Выборгской» вниз – сопровождавший нас заводчанин что-то объяснял не раз бывавшему здесь Семёнычу, когда по эскалатору мимо нас, перелетая через ступеньки, вдруг пронёсся вниз высокий ростом дядя в плаще, шляпе и с портфелем. Но это же Петербург: здесь никто по эскалаторам никуда не бежит! Когда он пролетел, как вихрь, мимо нас, «ЛОМО-шный» инженер посмотрел ему вслед, как безнадёжно больному: «Москвич...»
Всю неделю, которую мы провели в Питере, светило солнышко и было очень тепло. Дождь не пошёл ни разу – наверное потому, что я взял с собой зонтик. Мы остановились у памятника Петру Первому, и возле нас тут же возник помятый мужичонка явно бомжеватого вида в плавках, поверх которых болтались привязанные бечёвкой зелёные поролоновые полоски, в ластах, с водолазной маской на лбу, и с каким-то бутафорским пенопластовым трезубцем в руках:
– Не желаете сфотографироваться с Нептуном? 50 рублей!
Я понял, что этот спектакль нужно продолжить, и тут же спросил в ответ:
– Братан, ты хоть объясни сначала, кто такой Нептун...
Клоун начал подпрыгивать и визжать, что как это так – все же знают, что это самый главный морской царь, ну и так далее, но я его остановил:
– Ты подожди, мужик, я ничего не знаю ни про море, ни про всякие там ваши морские примочки, потому что живу в таком месте, откуда до ближайшего моря нужно четыре часа на хорошем самолёте лететь!
Он опешил и, призвав на помощь все свои скудные познания в географии, долго пытался понять, где же может быть такое место. Тужился он до тех пор, пока я не сказал, что в Алма-Ате. Оказалось, что этот орёл бывал когда-то совсем рядом с нами, во Фрунзе, и ему там очень понравилось. Отвязавшись от него, мы пошли дальше по городу, а Семёныч знал о нём столько, что вполне заменил нам всех местных экскурсоводов.
Однако же на обратном пути мы чуть не заблудились. Но выйдя на какую-то улицу, по которой ходили трамваи, вдруг увидели остановку и номера маршрутов. Двадцатый номер, ходивший возле нашей гостиницы (это я запоминал в чужом городе первым делом), шёл и здесь – оставалось только сообразить, в какую сторону ехать. Пожилая чопорная мадам – не удивился бы, если она была мало того что блокадница, но даже, как минимум, графиня – с гордой осанкой катила мимо остановки хозяйственную сумочку на колёсиках, в которой было килограмма 3-4 картошки. Мы подошли к ней: «Здравствуйте-извините, подскажите, пожалуйста, в какую сторону ехать к Финскому вокзалу?»
Мадам поставила свою сумку и терпеливо-кропотливо сначала объяснила нам, что вокзал называется не Финским, а Финляндским, а затем устроила нам лекцию минут на сорок, с исторической выкладкой – кто его архитектор, когда построен, кем, в какие сроки, сколько денег было потрачено на строительство, что на нём по жизни происходило историческое, и так далее. Слушали очень внимательно, ибо рассказывала она и в самом деле интересно, а когда мадам уже выговорилась, я объяснил милой женщине: «Извините, пожалуйста, но мы тут в командировке, приехали из Алма-Аты, и когда Вы приедете в наш город, то тоже можете запутаться с непривычки в названиях наших микрорайонов – «Аксай», «Алтай», «Айнабулак», «Алмагуль»...
Мужики уже еле сдерживались, чтобы не рассмеяться, но тут вдруг появился трамвай двадцатого маршрута: «Поедемте, вместе, я покажу вам, где вокзал!»
Тётенька бодро полезла в вагон со своей сумкой и, когда мы попытались помочь ей затащить эту сумку – принципиально отказалась, но по дороге затем рассказала нам ещё немало интересного про то, что мы видели из окон. На вокзале мы тепло распрощались...
Ранним утром следующего дня моим орлам срочно понадобилось несколько коробок хороших конфет. Меня не нужно было уговаривать поехать для этого в город – я готов был бродить по нему хоть круглосуточно. Вспомнив, что самые шикарные кондитерские магазины были на Невском, поехал на метро туда, нашёл магазин, который к 9 утра уже открылся, набрал несколько коробок разных конфет, и вернулся в гостиницу. Викторыч со Львовичем уже ждали меня с нетерпением, перехватили у меня коробки и умчались с ними на завод.
Семёныч бродил по номеру в раздумьях и спросил меня: «На «Ленвест» хочешь?» Я оторопел: «Конечно, хочу!» В фирменный магазин «Ленвеста» в Алма-Ате попасть в те времена было практически невозможно: внутрь него тогда пускали исключительно по каким-то талончикам, которые кто-то у кого-то доставал по какому уж там блату – даже не знаю. Мы приехали на метро в другой конец города. Семёныч бодренько забежал на главную проходную завода, поцапался с вахтёром, потом позвонил куда-то по местному – за нами пришли и проводили прямиком в кабинет главного инженера!
Тот тоже оказался достаточно пожилым человеком, наверное, таким же фронтовиком, Семёныча знал прекрасно, и они сначала вмазали по рюмке коньячку, а потом очень долго о чём-то беседовали. Я притёрся себе тихонечко в углу кабинета и не дышал. Дело и вправду кончилось тем, что главный инженер спросил, сколько пар обуви нам надо. Семёнычу надо было четыре, а мне лишь бы одну – денюжков-то мало было. Нам выписали специальный листочек на получение обуви со склада, и проводили туда.
Очарованно-околдованный, я около часа бродил по огромному складу. Коробки с обувью стояли на стеллажах этикетками наружу, на которых были нарисованы схематичные картиночки – как выглядит сбоку та обувь, что лежит в этой коробке. В конце концов мне очень понравился рисуночек каких-то туфель и, подобрав по стеллажу свой размер, я вынес коробку завскладше. Там мне насчитали сколько-то денег – хорошо, что у меня столько с собою было. Послали в бухгалтерию заплатить и, когда я вернулся обратно с приходным ордером, выписали пропуск на выход с завода. Семёныч подобрал две пары женских туфель, сапоги, и одну мужскую пару. Потом мы купили в ближайшем гастрономе какую-то огромную авоську, сложили в неё все коробки, и вернулись в гостиницу.
Два оставшихся дня я бродил по улицам Питера в новых штиблетах. Билеты на самолёт у нас были на вечер 30 апреля, а Семёныч решил с нами обратно не ехать, и в обед того дня подался на поезде в Москву. Мы втроём тяпнули по сто пятьдесят, Львович вызвал нам такси и привёз в Пулково. Таможня при регистрации просто не давала вывозить багаж весом больше 20 кг на один билет! Ни за какие доплаты! Среди спекулянтов-челночников, составлявших основной контингент пассажиров, поднялся плач и вой, но у нас сумки не доходили по весу даже до этих двадцати, и регистрацию мы прошли без проблем.
Длинный подземный транспортёр, переделанный из эскалатора от метро, повёз нас по тоннелю под лётным полем к самолёту. Ехать было неудобно – лента была не металлическая, а резиновая. Ролики, поддерживавшие её снизу, были расположены очень редко и, попадаясь под ноги, неприятно подкидывали тебя кверху.
Борт «86116» забился до отказа. Наши места оказались во втором салоне. Начиналась та самая ночь на 1 мая, когда все ведьмы на свете собираются на свой ежегодный шабаш. Но дядя Саша деловито достал из сумки полуторалитровую пластиковую бутылку, в которой плескалась невообразимая смесь из водки, ликёра «Амаретто», лимонного сока и прочих неизвестных мне ингредиентов. С таким коктейлем Викторычу было наплевать на всех ведьм, вместе взятых, и я побежал к стюардессам за стаканчиками. Бортпроводницы взяли с меня в залог за эти стаканчики 500 рублей, но к концу полёта наотрез отказались отдавать эти деньги обратно!
Вальпургиева ночь кончилась одновременно со сторожевским коктейлем – самолёт садился в Караганде, светило яркое солнце, но вместо питерских плюс шестнадцати было минус два! Нас выгнали из «баклажана» на лётное поле, автобус до служебного здания аэропорта ходил всего один, и я первым успел пробраться под крыло самолёта к соплу двигателя, продолжавшего выдувать из себя лёгкий ветерок тёплого воздуха с запахом керосина. Поэтому легко дождался следующего автобуса, когда вся остальная толпа вокруг меня уже успела покрыться инеем.
Да здравствует 1 Мая, свобода и радостный труд!.. Ещё через часик-полтора самолёт полетел дальше, а в Алма-Ате оказалась питерская погода – солнышко, и те же плюс шестнадцать. Вся командировка в Санкт-Петербург пролетела так же быстро, как и те невзоровские новости под названием «600 секунд», которые мы непременно смотрели каждый вечер по гостиничному телевизору...
