Основная часть нашей бригады торчала на Экибастузской ГРЭС-2 в Солнечном. А мы с Саматом прилетели ровно на два дня – как раз остановили какой-то блок, который нам и был нужен – что-то надо было доделать, а персонал электростанции «окна» до этого останова не давал.
Все билеты мы брали себе заранее – Аэрофлот к тому времени остался без всех запасов горючего и отменял рейсы пачками, а на числа после 27 декабря вообще ни одного билета не давали. К дню энергетика все собрались домой, кроме «возбужденцев», которым ещё предстояли испытания генератора запускаемого с ремонта блока, и эти орлы должны были остаться в Экибастузе. Причём начальником над ними оставался наш Гилёв. Но тут один из них сказал, что срок его двухмесячной отработки перед увольнением кончился, и поэтому он уезжает домой. Старый стал вопить, чтобы ещё кто-нибудь из нас с ним остался.
У Ришата не было обратного билета, и он стал уламывать меня остаться вместе с Гилёвым. А для того, чтобы мне там было веселее, Айсаров (некурящий!) вдруг вытащил целых десять пачек самых разных сигарет (жутчайший дефицит!), и предложил их мне в обмен на мой авиабилет.
Я решил остаться...
Испытания никак не начинались: турбину и генератор отцентровали по отдельности, а потом, когда их соединили вместе муфтами, началась тряска. Мужик, умевший виртуозно совмещать грузики на маховике, к тому времени эмигрировал насовсем в ФРГ, а все остальные мучились уже больше месяца. Каждый день угрюмый Гилёв уезжал на электростанцию и возвращался. И вдруг 26 декабря свершилось – блок запустили и он не трясся. В ту же ночь мы поехали на испытания, на которых проторчали до четырёх часов следующего дня, и тогда старый велел собираться домой.
Он-то сам, оказывается, успел уломать ГРЭСовскую кассиршу Аэрофлота на билет на самолёт из Павлодара на следующее утро. Ну, а мы с Рифхатом должны были выбираться оттуда, как получится. Вечером мы все вместе приехали на экибастузский вокзал. Нам досталось по плацкартному билетику до Караганды (купейных уже не было), а Михалыч проводил нас на поезд. Его скорый Днепропетровск-Барнаул уходил в Павлодар позже.
Утром в Караганде Бекболатов умудрился взять себе плацкартный билет на пассажирский поезд из Свердловска. На петропавловский и ленинградский скорые, шедшие раньше, билетов уже не давали. У касс колотилась какой-то невообразимой величины толпа, но народ ломился, в основном, в обратную от Алма-Аты сторону. Я счёл за благо в эту давку не соваться и поехал в аэропорт.
У двух окошечек касс старого аэропорта тоже было прилично народу, но, на моё удивление, желающих в Алма-Ату оказалось всего трое. Я встал в очередь четвёртым. Здесь народ оказался гораздо более организованным и плавно растёкся на группки: на Чимкент отдельно, на Гурьев отдельно и т. д. Люди постепенно разлетались «на подсаде». Тем мужичкам, что были впереди меня, дали билетики на местный рейс в «Ан-24». На Алма-Ату я стал самым первым и спокойно ждал себе рейс на «Ту-154» из Красноярска.
Однако время прибытия рейса прошло, самолёта всё не было, народ уже начал возмущаться и не зря: вскоре объявили, что рейс 3579 Красноярск-Караганда-Алма-Ата в Караганде не сядет из-за отсутствия топлива в этом аэропорту, и пройдёт напрямую в Алма-Ату! Семьдесят два человека с билетами на этот рейс пошли рвать на куски начальника смены. Но огромная тётя начальница уже давно никого не боялась, вышла в зал и бесстрашно заявила, что желающих отправят «на подсаде» другими рейсами, остальным вернут полную стоимость. Толпа разбилась об уступ её мощной груди, как о волнолом, а я понял, что там ловить больше нечего, и снова вернулся к железнодорожному вокзалу.
Ни на железнодорожном, ни на автовокзале билетов в Алма-Ату не было. И в это время на первый путь пришёл тот самый пассажирский поезд, на который взял себе билет Бекболатов. Я подошёл к проводникам первого же вагона: «Увезите в Алма-Ату без билета!» Проводников было двое – пожилая семейная пара – и женщина сначала дала мне от ворот поворот: «Иди в седьмой!» Но тут подошёл её супруг, услышал конец разговора, и накинулся на свою благоверную: «Ты что наших клиентов к Ахмету отправляешь?!!» Потом сказал мне: «Садись, дорогой, поедем!»
Вагон оказался общим и был битком полный. На каждой его полке сидело по 3-4 человека «трамвайщиков» – то есть тех, кому ехать две-три остановки. 5-е «купе» было занавешено от этой толпы одеялами. Меня туда и посадили. Там ехали «дальнобойщики»: пожилые дед с бабкой из Кургана до Чу, а вообще в Чимкент. Проводник принёс нам матрасы, подушки, одеяла, постельное бельё, в общем всё, как положено. Я дал ему двойную стоимость проезда в общем вагоне, и он был настолько счастлив, что даже принёс мне для отчёта купейный билет (они тогда ещё были «бесфамильные»).
На улице весь день стоял морозный туман и было минус тридцать четыре. Едва отъехали, как бригадир поезда начал орать по радио, чтобы закрывали двери тамбуров – вагоны размерзаются! Проводникам в Караганде почему-то не дали угля, и они топили чем придётся. Наш проводник в пятом часу утра разбудил абсолютно всех и велел собрать всё ненужное, чем можно топить. Ради такого случая я даже пожертвовал весьма популярную в то время газету «Собеседник».
В вагоне всё равно был дикий холод, на длинных остановках проводник бегал качать воду в трубах отопления ручным насосом. И наш вагон не размёрзся! Когда уже в Чу нам, наконец, дали уголь (а его там добывают, что ли?!!), у нас стало совсем тепло. Три вагона в нашем поезде (и в их числе вагон-ресторан) всё-таки размёрзлись, и народ из них потянулся греться по другим вагонам, в том числе и к нам.
После Чокпара нас осталось на весь вагон человек десять. Моими соседями за стеночкой оказались два мужичка, которые тоже возвращались с какой-то вахты, и они позвали меня на бутылочку. Во времена, когда водка была по талонам, это был самый благородный жест! Но у меня с собой тоже была бутылочка и я, конечно, же поставил её тоже на стол. Этот литр мы на троих быстренько уговорили, орлы покопались в сумках и достали ещё пузырь!
Но, едва разлили по первой из третьей бутылочки, мужички полностью перешли на свой родной казахский язык и вскоре убежали в тамбур – бить друг друга по мордам. Я остался один и мне стало скучно.
Прошло полчаса, я сидел за столиком перед едва начатым пузырём, а за окошком проносились заснеженные холмы. В это время в вагоне появился здоровенный казах, ростом за два метра, весь в меховой одежде и, увидев меня, так и скучающего перед этой бутылкой, сел рядом и начал мне жаловаться на жизнь, что он сам тоже вахтовик из Жайрема, работает там водителем, а сейчас у него отобрали права, и его «ГАЗ-66» остался там, в Жайреме.
Бутылочку я вместе с этим мужиком допил, потом он пошёл в тамбур, за одну ходку в лёгкую принёс за шиворот обоих моих прежних собутыльников и, не напрягаясь, разложил их отсыхать по верхним полкам. Это оказались его товарищи по вахте. Ещё через час, когда мы подкатили к Узун-Агачу, великан горестно вздохнул, снова одним махом сгрёб в охапку обоих мужиков вместе с их багажом, и без всяких видимых усилий сошёл вместе с ними с поезда...
Буксовавший в свежевыпавшем снегу троллейбус привёз меня по сияющей разноцветными огоньками Алма-Ате домой. «Наладка» в тот вечер устроила новогоднюю пьянку, но я на неё уже не успел...
