Из Экибастуза я уезжал самым последним из практикантов, поскольку на практике числился не в той организации, где все остальные. Народ разъехался, иркутяночки плакали по покинувшему их Баталову, но я их утешать и не пытался, лишь на свою «отвальную» принёс им торт и пару бутылочек хорошего вина. Я в конце концов «любовь» с ними не крутил.
«Жила-была девочка – сама виновата...» «Русское Радио». Жаль, что его тогда ещё не было...
Перед самым моим отъездом вдруг нашёлся один мой старый знакомый книголюб, знавший меня ещё по предыдущей моей практике. Я затарился у него редкими книгами, и моё настроение, в отличие от девчачьего, было далеко не похоронным. Наконец и меня отпустили, и даже пообещали за практику приличную зарплату, но за ней надо было ехать в Управление треста в Павлодар. Ну и ладно – по дороге же!
Утром я взял билетик на поезд и поехал. Паровоз был какой-то пятьсот-дополнительно-летний и, соответственно, убитейше-грязно-вонючий. Да и ладно, когда ехать-то всего два с половиной часа... Я забрался за столик пустовавшей боковой полки и принялся читать «Трудно быть богом» Стругацких. И зачитался настолько, что вылез из поезда только на 21-й минуте его 50-минутной стоянки в Павлодаре...
Почти на самом краю города, где-то за детской железной дорогой, я всё же нашёл контору «Электросредазмонтажа». Кассирша сказала, что с деньгами нужно подождать до завтра, и дала направление в служебную гостиницу. Билет на самолёт у меня всё равно был только на послезавтра, так что меня такая задержка очень даже не расстроила.
Гостиницей оказалась трёхкомнатная квартира обычного многоквартирного девятиэтажного дома на другом краю города. В соседней квартире оказалась дежурная и открыла мне апартаменты. Я выбрал свободную комнату и заселился. А вскоре появился мой сосед – абсолютно седой мужик лет пятидесяти с ещё отличной фигурой. Сказал, что он из Джезказгана, бывший футболист, и зовут его Петровичем. Познакомились. А через полчаса к нему пришёл ещё какой-то мужик, принёс огромную севрюжину, и они вдвоём начали варить из неё балык по какой-то хитрой технологии. В девять вечера они притащили и меня на кухню, где за компанию напоили водочкой с этим самым балыком.
Очень вкусно – что ж ещё сказать?
Мужик ушёл, а Петрович, помаявшись ещё с полчаса, вдруг сказал, что к нему сейчас должна прийти родственница. Я пожал плечами – мне-то какая разница?!! Вскоре и вправду, раздался звонок в дверь и появилась импозантная тётенька, с которой Петрович закрылся в своей комнате...
Утром, когда я проснулся, их уже не было. Я собрался и поехал в контору. Там я получил за два месяца своей практики какую-то совершенно умопомрачительную для советского студента сумму аж в 326 рублей! Стипендия тогда составляла 40 рублей, а мои орлы за практику получили что-то по сотне. Я, конечно же, сразу пошёл по магазинам, и в павлодарском «ЦУМе» присмотрел себе игрушку – крохотный (меньше тогдашних калькуляторов) приёмничек «Волхов», ловивший только средние волны, но зато громко! Вообще-то такие вещи в советские времена были дефицитом. 26 рублей – я конечно же немедленно его купил и дальше пошёл по Павлодару с музыкой!
Придя в гостиницу, я застал Петровича, и мы вместе пошли в ближайший магазин. Количество гастрономов в пересчёте хоть на количество жителей, хоть на квадратный километр, существовавших во времена СССР в Павлодаре, было достойно занесения в Книгу рекордов Гиннесса. Поэтому долго блукать нам не пришлось, и буквально за первым же углом мы купили литр водки и килограмм сушёных белых грибов. Петрович махом сварганил из них суп и мы сели ужинать, а вскоре появилась очередная его «родственница», покрасивей и помоложе вчерашней.
Мы стали её угощать, и тётенька, хорошо поддав, стала расхваливать мне свою дочку, которая была студенткой павлодарского Индустриального института по моей же специальности – «электрические сети и системы». Судя по маме, дочка в свои восемнадцать должна была выглядеть, как на итальянской картинке... Мадам стала уговаривать нас поехать к ней в гости, но мы с Петровичем отнекались – мне на самолёт, а ему на работу... Барышня, ясное дело, осталась у моего соседа, а я скоро пошёл спать.
Самолёт в Алма-Ату улетал в восемь утра. Из гостиницы нужно было выходить часов в шесть. Я встал и, едва успел собрать сумку, как Петрович с «родственницей» притащили меня на кухню – без полстакана водки и тарелки супа меня не отпустили! Зато 22-й автобус останавливался прямо под окнами гостиницы. Едва доехали до дач, как с реки надуло какой-то хитрый туман: он кончался на высоте в полтора метра от земли, а дальше светило солнышко. Водитель нашего «Икаруса» видел только торчавшие из этого тумана верхушки деревьев и дорожных знаков! На ощупь он всё же доехал до аэропорта, с хрустом попав пару раз в огромные ямы, без которых разве могла обойтись хоть одна наша дорога?!!
Регистрация уже шла, но Тимура Нуржанова, который должен был лететь со мной одним рейсом, ещё не было. Они с отцом появились уже под самый конец регистрации – при въезде в город со стороны Экибастуза у них сломалась машина, и в аэропорт их привёз второй секретарь Павлодарского обкома партии.
Мы с Тимуркой торчали возле самолёта – места тридцатые, спешить некуда – когда у лайнера нарисовалась «скорая», из которой выкатили пацана на носилках. Требовалось занести его в самолёт. У трапа оставалось несколько женщин, ну а нам-то что – лихо впряглись в эти носилки и занесли паренька на 32-й ряд. Посадчица принесла следом наши сумки.
Когда долетели, мы вдвоём с Тимурчиком снова впряглись в носилки и вышли из самолёта самыми первыми – даже раньше лётчиков(!), а врачиха с ожидавшей «скорой» довезла нас до здания аэропорта.
А там нас уже ждал Есеманов, и мы втроём, прямо с самолёта, поехали в парк Горького – пить пиво из графинов. Не пахнувшее мылом!!!
